Домой!

Уходите, мысли, во-свояси.
Обнимись,
      души и моря глубь.
Тот,
  кто постоянно ясен —
тот,
  по-моему,
       просто глуп.
Я в худшей каюте
         из всех кают —
всю ночь надо мною
            ногами куют.
Всю ночь,
     покой потолка возмутив,
несется танец,
       стонет мотив:
«Маркита,
      Маркита,
Маркита моя,
зачем ты,
       Маркита,
не любишь меня…»
А зачем
      любить меня Марките?!
У меня
    и франков даже нет.
А Маркиту
       (толечко моргните!)
за̀ сто франков
        препроводят в кабинет.
Небольшие деньги —
          поживи для шику —
нет,
  интеллигент,
         взбивая грязь вихров,
будешь всучивать ей
            швейную машинку,
по стежкам
      строчащую
            шелка́ стихов.
Пролетарии
        приходят к коммунизму
                      низом —
низом шахт,
       серпов  
            и вил, —
я ж
      с небес поэзии
           бросаюсь в коммунизм,
потому что
      нет мне
          без него любви.
Все равно —
      сослался сам я
               или послан к маме —
слов ржавеет сталь,
          чернеет баса медь.
Почему
    под иностранными дождями
вымокать мне,
           гнить мне
             и ржаветь?
Вот лежу,
     уехавший за во́ды,
ленью
     еле двигаю
           моей машины части.
Я себя
     советским чувствую
                  заводом,
вырабатывающим счастье.
Не хочу,
    чтоб меня, как цветочек с полян,
рвали
   после служебных тя́гот.
Я хочу,
    чтоб в дебатах
              потел Госплан,
мне давая
     задания на́ год.
Я хочу,
    чтоб над мыслью
                времен комиссар
с приказанием нависал.
Я хочу,
    чтоб сверхставками спе́ца
получало
        любовищу сердце.
Я хочу
   чтоб в конце работы
                завком
запирал мои губы
           замком.
Я хочу,
   чтоб к штыку
           приравняли перо.
С чугуном чтоб
           и с выделкой стали
о работе стихов,
           от Политбюро,
чтобы делал
        доклады Сталин.
«Так, мол,
     и так…
          И до самых верхов
прошли
    из рабочих нор мы:
в Союзе
      Республик
             пониманье стихов
выше
   довоенной нормы…»